Андрей Пежич, всемирно известная андрогинная модель, сделал операцию по изменению пола и стал женщиной, добавив букву «а» к паспортному имени. По словам Андреа, осуществилась мечта всей её жизни. Она всегда знала, что является женщиной, но её тело, точнее, некоторые его части — не соответствовали этому ощущению. Операция была сделана в начале 2014 года, и сейчас Андреа впервые начала говорить об этом публично. «Я чувствую себя хорошо», — сказала она на одной из конференций, и то, что это так и есть, было совершенно очевидно.

Ниже — мой перевод абсолютно прекрасного интервью Андреа, оригинал тут. Об операции, о трудностях жизненного пути модели-трансгендера, и о том, почему, в конце концов, она почувствовала себя готовой открыться всему миру.

— Кто вы?

— Я женщина.

— Кем вы были до того, как сделали операцию?

— Я рано поняла, кто я есть на самом деле — примерно в 13 лет, когда прочитала об этом в интернете — так что я давно знала, что «переход» (transition), превращение в женщину — это то, что мне нужно. Но тогда это было невозможно, так что я оставила эту идею. Андрогинность стала для меня способом выражать феминность без дополнительных объяснений окружающим. Особенно, моим сверстникам — которые не понимали слов типа «транс» и «гендерная идентичность». А потом началась модельная карьера, и я стала андрогинной моделью-мужчиной — это много значило для моего развития и самоисследования. Но я всегда помнила, что, в конечном счёте, моя главная мечта — стать женского пола. Я не была готова об этом говорить публично, потому что боялась, что меня не поймут. Я не знала, буду ли я всё ещё нравиться людям после этого. Но сейчас я делаю этот шаг, потому что я уже старше — мне 22, и я думаю, моя история может помочь другим. Моя цель — показать человеческое лицо среди всей этой борьбы, и я чувствую себя ответственной за это.

— Похоже, ваша идентичность была устойчивой с ранних лет. Было ли трудно расти в теле мальчика?

— Гендерная дисфория — это непросто, в основном, потому, что люди её не понимают. Большую часть детства я предпочитала девчачьи вещи, не зная, почему. Я не знала, что этому есть объяснение. Я не знала, что есть связанные с этим возможности.  А затем я пережила период всего «мальчишеского», с 9 до примерно 13 лет. Я пыталась быть нормальным мальчиком, потому что думала, что весь мой выбор — это стать геем или гетеросексуалом, и то и другое — мужского пола. Я вовсе не чувствовала себя геем, но не предполагала, что есть какие-то другие варианты — до 13 лет, когда впервые узнала из интернета о сообществе транссексуалов. Узнала, что есть врачи, медицинская помощь, исследования — это открыло мне глаза. С этого дня я знала, что делать.

— Некоторые люди считают, что операция по изменению пола сродни пластической хирургии. Вы можете немного об этом рассказать, объяснить, почему это не так?

— Да, множество людей думают, что это такая косметологическая процедура, будто бы ты можешь придти к хирургу и сказать: «Ой, я теперь хочу быть женщиной». На самом деле всё намного сложнее. Нужно получить заключение психиатров, я начала над этим работать в 13 лет. Я тогда начала ходить к психиатрам, а потом перестала, когда начала работать моделью. Вернулась к этому пути около 1,5 лет назад. Контакт с врачами очень важен для транссексуалов, потому что он помогает понять, кто же ты есть. Приходится проходить действительно сложные тестирования — задолго до того, как встает вопрос о разрешении на операцию.

— Есть ли какие-то мифы, которые вам бы хотелось развенчать? Или что-то ещё, о чём вы хотите рассказать широким массам — об операциях, о трансгендерных людях?

— Я бы хотела, чтобы они понимали — мы люди. Мы человеческие существа, это всё — человеческая жизнь. Это реальность для нас, и всё, чего мы просим — это принятие и подверждение того, кто мы есть. Это же основное право человека.

— Вы сменили имя с Андрея (Andrej) на Андреа (Andreja). Почему это было важно сделать?

— Я добавила «а», потому что это не полное превращение — это всего лишь эволюция, развитие. Я думала над тем, стоит ли мне что-то менять, или нет. На Западе имя «Andrej» вообще-то не очень мужское. Но изменение имени — это то, чего хотела моя мама, потому что, в соответствии с традициями, Андрей — православное христианское имя, и в рамках этой религии оно точно мужское. Так что я сохранила букву «j» и добавила «a», и получилось имя, которого, мне кажется, не существует. Но я хотела сохранить «j», потому что это ведь осталась я. Это моё имя.

— Как отреагировали ваши агенты, когда вы сказали им об операции?

— Это было интересно. Операция была некоторое время назад, в этом году — и я сказала своему агенту, мужчине, в DNA — за две недели до даты операции. Я сказала «Вот что сейчас происходит», потому что не хотела, чтобы кто-либо меня останавливал. Я всё решила. А вскоре после этого у меня была встреча с агентами-женщинами, и они очень радовались тому, что я перехожу из «мужской» команды в «женскую», это было абсолютно потрясающе. Я думаю, такого поведения никогда раньше не было.

— Но разве вы не были одновременно и в мужской, и в женской командах до операции?

— Разумеется, была. Во всём мире, но не в Нью-Йорке. Я думаю, американский рынок не настолько прогрессивный и гибкий.

— Как вы думаете, как повлияет на вашу модельную карьеру переход из категории андрогинных моделей в категорию моделей-женщин?

— Я думаю, всё будет хорошо. Операция по изменению пола — это было моё личное решение. Я пошла на этот шаг, и я сказала себе: моя карьера как-то подстроится под это. Так что, надеюсь, смогу продолжать так же успешно. Я думаю, что уже показала свои навыки и умения как модель, и они никуда не делись. У меня есть опыт, я уже плавала в этой реке.

— Андрогинность и трансгендерные сообщества, кажется, сейчас находятся в центре внимания в сфере культуры и моды. Один из свежайших примеров — это коллекция Hood By Air Шейна Оливера, который включён в список модельеров Вог на осеннее шоу 2014 г. Как вы думаете, откуда пошёл этот фокус на трансгендерности?

— Тренд андрогинности и изучения транссексуальной красоты начал разворачиваться в 2010 году, когда я и Леа Т начали модельную карьеру. Все вокруг говорили: «Ой, это всего лишь тренд, он закончится» — но он не закончился. Я думаю, это произошло потому, что тренд отражает определённый социальный слой, в котором живут люди, не желающие умещать себя в традиционные рамки гендера. Которые понимают, что традиционные рамки гендера уже устарели. Эта социальная основа подпитывает тренд, а он подпитывает дальнейшее движение в мире моды.

— Андреа, чувствовали ли вы, что индустрия моды была к вам доброжелательна и поддерживала вас в течение карьеры?

— Я быстро пришла к успеху, и внимание медиа всегда было очень доброжелательным. Такие люди, как Жан Поль Готье, Карин Ротфельд, и Юрген Теллер — очень поддерживали меня. Но главный вызов моей жизни — это выйти из-под прикрытия, а ещё — сделать андрогинность коммерчески успешной, потому что, когда я начинала, это было что-то совсем новое. Тем не менее, всё ещё много препятствий — особенно в работе с косметическими брендами, или парфюмерными, или кем-то вроде них — в общем, с коммерческими корпорациями. Было гораздо труднее проникнуть в этот мир, чем в мир моды — потому что этого никто раньше не делал. У них нет никаких маркетинговых исследований андрогинности, а люди из этого мира не будут рисковать. Сначала вы должны доказать им, что вы нравитесь людям, что у вас есть нужные умения, что вы продаёте их продукт, и можете делать это снова и снова.

— Хотите ли вы быть лицом компании по производству косметики?

— Это цель каждой модели! Это было бы обалденно. Но, посмотрим. Я счастлива заниматься тем, что люблю, — и чувствую себя так, будто уже живу жизнью своей мечты.

— Были ли в вашей жизни кастинги, которые запомнились как особенно стрессовые?

— О да, конечно, особенно в начале карьеры, когда я только переехала в Лондон. Это было обычно так: я иду на «мужской» кастинг, и все смотрят и говорят: «Нет, тебе не сюда». А потом я иду на «женский» кастинг, и там смотрят и говорят: «Почему они посылают к нам мужчин?». Заняло какое-то время, чтобы все поняли идею. И это было нелегко.

— Как вы думаете, что в индустрии моды может помочь дальнейшему принятию трансгендерности?

— Было бы здорово жить в мире, где транс-модели женщины воспринимались бы как модели-женщины, а транс-модели мужчины — как мужчины, чтобы они были не «нишевым товаром», а чем-то обычным. Я думаю, что это самое трудное. Это похоже на приход в индустрию афроамериканских моделей в начале девяностых: «Ты можешь делать это, но ты не можешь делать вот того. Мы даём тебе взлётную полосу, но не ставим подтверждающую печать». Так что, я думаю, именно это должно измениться.

— Когда я встретила вас впервые, вы уже были очень уверенной в себе. Чувствуете ли вы себя более комфортно — или более собой — с тех пор, как сделали операцию?

— Я думаю, что с подросткового возраста, с тех пор. как я решила выражать свою феминность, мне нравилось, как я выгляжу. Операция — это последняя часть пути, вишенка на торте. Она дала мне возможность чувствовать себя более свободно, чем когда-либо. Теперь я могу стоять голой у зеркала и мне нравится моё отражение. Такие интимные детали — очень важны.

— Но вы же всегда были сногсшибательной! Неужели вам не нравилось ваше отражение в зеркале?

— Только пока я не была полностью голой.

— Я знаю, что вы очень близки с мамой. Поддерживала ли она вас в процессе перехода?

— Я сказала маме всё, как есть — совершила каминг-аут — в 14 лет. Она сначала не поняла, но всё последующее время очень меня поддерживала.

— Трудно ли совершать этот переход, будучи публичной фигурой?

— Есть большая разница между каминг-аутом перед семьёй и друзьями, и каминг-аутом перед миром, так как это выставляет вас на всеобщий суд. Когда я была моложе, я не чувствовала себя готовой к такому.  Даже сейчас мне трудно. Я пытаюсь сконцентрироваться на себе и на том, что мне нужно, но существует множество других факторов, оказывающих на меня влияние. Нужно свести расписание, нужно разобраться с агентствами. Общественное мнение влияет на всё это. Это давление, да и сама работа моделью — это давление в любом случае. Я думаю, большинству моделей приходится соответствовать каким-то ожиданиям, и они как-то борются с этим. Так что в процессе расстановки приоритетов у меня были определённые трудности.

— Могу ли я задать деликатный вопрос? Повлияет ли операция на вашу личную жизнь? Чувствуете ли вы какое-то предвкушение от новых возможностей, которые вам предстоит исследовать?

— Да, я очень счастлива сейчас, и счастлива, что могу продолжать самоисследование.

— Вы с кем-то встречаетесь?

— Нет, я пока в статусе «сингл». Я открыта для любви, но мне сейчас нужно время для самой себя. Я думаю, это необходимо. Посмотрим. Но, вы в любом случае узнаете. Я чувствую себя более комфортно, чем когда-либо, более уверенной в себе, чем когда-либо, так что я готова встретиться с миром.

От меня: какая же она молодец! Редкостно просветлённый человечек двадцати двух лет. Не превращение, а эволюция — эта фраза стоит целого интервью. Это то, что я всегда говорю клиентам: не бывает пути назад. Не бывает превращения в кого-то другого, не бывает возвращения к прежнему статусу, не бывает бегства в «до», пути в то, что было раньше. Но бывает путь к новой или новому себе. Никто не отнимет у вас старые инструменты, защиты, конфликты, способы справляться, идентичность… всё остальное. И ничто не может принудить вас их выбросить, отказаться от них. Но зато может добавиться что-то ещё. И появится веер новых возможностей. И выбор, наверное, будет не всегда лёгким, и не всегда трудным, но он хотя бы появится. И тогда… что-то, может быть, будет иначе.