Интервью журналу «Кроха» о том, как защитить детей от насилия

Моё интервью журналу о детях и о том, как их защитить. К сожалению, журнал прекратил своё существование, и на сайте «Крохи» это интервью более не доступно. Так что полный текст тут.

Каждого родителя волнует, как оградить своего ребенка от физической и психологической жестокости, как вовремя понять, что с ним произошло что-то плохое, и какими словами вообще говорить о недобрых намерениях других людей. Мы задали самые важные (и, возможно, не всегда удобные) вопросы о насилии над детьми эксперту — психотерапевту Екатерине Сигитовой. Эту статью обязательно нужно прочитать не только действующим и будущим мамам и папам, но и вообще всем, в чьем окружении есть дети.
— В последнее время тема детского насилия поднимается в прессе очень часто. Так почему, несмотря на это и на все усилия родителей, дети все равно продолжают уходить с чужими незнакомыми людьми?
— Продолжают уходить не все дети, а те, у кого сформировалась определенная картина мира. Для этой картины мира важны следующие вещи. Во-первых, у нас патриархально-иерархичная культура – детей воспитывают с позиции подчинения старшему (особенно мужчине) и у взрослого всегда безусловный авторитет. Дети впитывают такую норму и потом расценивают любого взрослого как человека, которого не нужно критически оценивать и надо просто слушаться. Воля к сопротивлению и к какому-то собственному осмыслению у детей просто подавляется. К этому примыкает еще и второй момент. Наша общекультурная норма такова, что в семейной иерархии ребенок не равен взрослым, он находится сильно ниже, и права голоса у него практически нет. Часто это формирует у ребенка какую-то «забитость» в мире взрослых: я никто, и не мое дело спорить со взрослыми. Если мне плохо или что-то не нравится – я не имею права говорить об этом. Я думаю, эти два момента очень сильно влияют на ребенка. И если приходит какой-то взрослый и говорит: «Пойдем со мной», то ребенок склонен ему поверить, несмотря на то, что в семье, может быть, ему уже много раз говорили, что не надо куда-то ходить с чужими людьми. Повторюсь: не все дети уходят со злоумышленниками. Не уходят те, у кого работает «обратное» правило – кто понимает, что взрослый не всегда прав по умолчанию, что можно отказываться и говорить «нет».
— Но большинство детей все же не говорит?

— Я смотрела ролики, которые снимали волонтеры и на Западе, и в России. Они просто подходили к детской площадке и пытались увести как можно большее количество детей. Оказалось, что с чужим человеком уходят где-то 8 из 10 детей. Это грустные цифры. Получается, что очень мало семей могут вообще что-то противопоставить такой ситуации.
— Какие дети наиболее подвержены влиянию злоумышленников и входят в группу риска?
— На эту тему есть исследования, а есть – мои собственные соображения. Сначала расскажу про исследования. Совершенно точно, риску подвержены больше «особые дети», то есть дети с физическими или психологическими проблемами. Не обязательно инвалиды – просто дети с особыми жизненными обстоятельствами. Например, те, кто рано потерял одного из родителей, те, у кого один из родителей пьет или ушел из семьи. Также в группе риска дети, у которых в семье уже есть насилие или абьюз (мне удобно использовать кальку с английского слова abuse – это агрессивное физическое, эмоциональное или сексуальное использование другого человека, совершаемое против его воли либо вследствие его неспособности дать информированное согласие). Так вот, влиянию злоумышленников больше подвержены те дети, которых бьют, как-то угнетают или подавляют в собственной семье, а также те, у кого нет ближайшего «эмоционально доступного» взрослого – в основном это относится к детям из детдомов, сиротам, которые потеряли обоих родителей, но случается и в полных семьях. Еще вариант – родители могут постоянно отсутствовать, скажем, бывать в командировках. Все это приводит к тому, что у ребенка нет опыта эмоционального присутствия взрослого, нет осознания того, что рядом есть более сильный и в случае чего он поймет и защитит. И ребенок привыкает справляться один. Это что касается исследований. От себя я бы еще добавила, что в группе риска оказываются также дети с психологической травмой и имеющие опыт подавления не только в семье, но и в образовательном учреждении или где-то еще.
— Складывается впечатление, что время от времени по стране прокатываются целые волны преступлений, связанных с насилием над детьми. Или дело скорее в том, что мы стали фокусироваться на этом вопросе?
— Сейчас точно стали уделять этой теме больше внимания – по крайней мере, в последние две недели. Когда в Сети прошел флешмоб #Янебоюсьсказать, многие люди поделились историями того, что с ними произошло, в том числе в детском возрасте. И стало понятно, что этого было просто огромное количество, поэтому сейчас к теме насилия над детьми приковано много внимания. А каких-то всплесков преступности, я думаю, нет – сама статистика достаточно ровная. — Что родители реально могут сделать, чтобы уберечь своего ребенка? Помимо «профилактических» разговоров. — Есть несколько лайфхаков. Например, можно договориться с ребенком и выбрать слово-пароль, которое должен сообщить любой взрослый, который пришел от имени родителей. И если взрослый не знает это слово, то идти с ним не нужно. Этот способ формирует условный рефлекс: есть пароль – идем, нет пароля – значит, это злоумышленник. Такой рефлекс предохранит ребенка в гораздо большем спектре ситуаций, чем одни только беседы.
Еще можно постоянно создавать удобную среду для того, чтобы напоминать ребенку: есть знакомые люди, а есть незнакомые, которые ограничены правами по отношению к тебе. Это не разговоры непосредственно об абьюзе, это некие фоновые вещи – просто повторять ребенку, что он имеет право сказать взрослому «нет», что он может сказать вслух, если что-то ему неприятно. Об этом надо периодически напоминать и подцеплять к этому примеры из ежедневной жизни.

По поводу того, что бесполезно делать. Я думаю, бесполезно запугивать и говорить, что незнакомые люди страшные, потому что они могут сделать что-то плохое. Единственной реакцией на это будет тревога.

Могу привести пример из своей жизни. К одной девочке в школу недавно приходила полиция – разговаривать с детьми про похищение детей. Несколько недель назад в этом районе похитили девочку, так что полицейские ходили по школам и вели «профилактические» беседы. Никакого результата это не принесло – дети не сделали никаких выводов, зато ужасно перепугались и боялись ходить одни в школу и из школы. В итоге родителям пришлось добавлять к словам полицейских много своих объяснений, рассказывать, что, почему и как. Вот такие меры я и считаю бесполезными. Если есть цель уберечь ребенка, то не нужно его пугать.
— А отслеживающие браслеты помогут уберечь ребенка?
— Отслеживающие браслеты или GPS-брелочки – это хорошее дело, но до определенного возраста и только в том случае, если ребенок сам согласен. Такое устройство не должно быть средством слежения за ребенком просто по желанию родителей, и это обязательно должно проговариваться с ребенком. Можно, например, использовать такой гаджет, чтобы ребёнок не боялся, что с ним вдруг что-то случится, а родители не будут знать, где он. Если сам ребенок не против, то это здОрово.
— С какого возраста можно заводить разговоры на тему безопасности и как вообще подступиться к этой теме, чтобы не испугать ребенка?
— Я считаю, что первые разговоры нужно заводить совсем-совсем рано, но они будут не об абьюзе, а просто о том, что у ребенка есть разные части тела. Одни называются так-то, другие – вот так. Некоторые части тела может трогать только тот, кто купает ребенка, или, например, врач при осмотре. Это простейшие вещи, их можно говорить малышу уже года в два, кто-то из детей может это понять даже раньше. А разговоры непосредственно о безопасности можно начинать с 3-4 лет, когда ребенок уже усвоил «базу».
Как подойти к теме, чтобы не испугать ребенка? Общее правило – нужно строить разговор не с идеи насилия, а с точки зрения безопасности. Вот есть безопасные ситуации, а есть опасные: например, переходить дорогу надо осторожно, нужно уметь обращаться с ножом, не играть со спичками. Ко вторым можно «вплести» и случаи, когда к ребенку подходит незнакомец и говорит: «Пойдем со мной», или когда знакомый человек просит сделать какие-то странные вещи, например, снять трусики. Это тоже опасные ситуации. Если объяснять ребенку так, то он не испугается.
— Когда ребенок взрослеет, разговоры все равно надо продолжать вести? — Интерес ребенка к этой теме «усложняется», меняется, к нему цепляются какие-то другие темы, и это происходит постоянно. Могут быть паузы по несколько месяцев, а потом ребёнок задаёт снова какой-то вопрос, и он свидетельствует о том, что все это время ребёнок как-то обрабатывал эту информацию. Вообще я всецело за то, чтобы эта тема была доступна всегда, в любом возрасте.
— В разговорах о безопасности ребенка у кого из родителей ведущая роль?
— Если семья полная и родители одинаково вовлечены в воспитание ребенка, то ведущей роли нет. Часто маме более удобно разговаривать с девочками, а папе с мальчиками – так возникает меньше неловкости. В этом плане можно разделить «сферы влияния». Но если вдруг ребенок пришел с вопросом «не к тому» родителю, тот не должен отправлять его обратно. У ребёнка не должно возникать ощущения, что на тему секса, устройства тела и безопасности можно разговаривать только с мамой, а папа от этого весь корчится. Это очень важно. Ну и, если в семье нет одного родителя, соответственно, эту функцию полностью берет на себя оставшийся родитель.
— Что делать, если страшное уже произошло? Как родители должны поступить?

— Если ребенок рассказывает что-то, что подпадает под категорию абьюза или сексуального насилия, первое, что нужно сделать – это обеспечить безопасность ребенка, то есть убедиться, что он больше никогда не столкнётся с этим человеком. Надо принять меры, обратиться в полицию – к сожалению, такое не всегда технически возможно, но в идеале обращаться нужно всегда. Второе – понять, насколько ребенок задет. Как это ни странно, но не для всех детей произошедшее является травмой. Дети очень адаптивные, воздействие тоже бывает разным, и для некоторых детей случившееся – это просто опыт. Он может быть неприятным, но не травмирующим, поэтому имеет смысл понаблюдать, насколько ребенок просто об этом говорит, с каким мотивом он вообще рассказал родителям – ему плохо или для него это событие такого же уровня, как если что-то случилось в школе.

Очень важно дать ребенку четкое понимание того, что он не виноват в произошедшем. Дети всегда по умолчанию считают, что все плохое произошло по их вине, поэтому важно разубедить ребенка и объяснить, что во всем виноват взрослый, который создал эту ситуацию. Дальше – слушать и смотреть, как ребенок будет сам разворачивать эту беседу. Если есть какие-то тревожащие признаки – он плачет, ему плохо, начали сниться кошмары или что-то еще – нужно обратиться к детскому психологу.
— Как разговаривать с другими родителями, если ты подозреваешь, что с их ребенком что-то могло произойти?
— Это очень сложный момент, потому что, к сожалению, статистика такова, что в трети случаев абьюз происходит в пределах родственного или дружеского круга, возможно, даже в пределах семьи. Если насилие совершили папа или мама, то, как правило, один родитель будет находиться в глухом отрицании, а со вторым, естественно, нельзя будет об этом поговорить. Если виноват какой-то другой родственник или кто-то из друзей, преодолеть отрицание все равно будет сложно. Люди скорее поверят своему ближнему кругу, чем кому-то, кто подойдет к ним и скажет: «Возможно, с вашим ребенком произошло что-то плохое». Поэтому я бы строила разговор так: сказала бы, что меня тревожат какие-то вещи в поведении ребенка, но не говорила бы, что они указывают на абьюз. Можно сказать: «Есть такие и такие признаки в поведении. Мне они не нравятся. Мне кажется, что-то случилось». Что именно – не обязательно говорить. И дальше посоветовать или обратиться к специалисту по поводу этих симптомов, или поговорить с ребенком и понять, что бы это могло значить. То есть стимулировать родителей самих на догадки, что могло произойти. Это первое. Второе – если бы я не встретила понимания у родителей, я бы постаралась дать ребенку понять, что он может со мной об этом поговорить, и я ничего не скажу родителям, если он этого не захочет. То есть, если у него нет взрослого, к которому он может с этим прийти, то постараться дать ему понять, что я могу быть таким взрослым для него.
— Как вы сказали, в трети случае случаев абьюзер – это член окружения ребенка. Как понять, что ребенку что-то угрожает в формально безопасной ситуации?
— Я боюсь, что способа понять, что ребенку что-то угрожает, нет. Понятно, что если у кого-то дома на стенке висят картинки с голыми детьми, то это тревожный знак. Но такого почти никогда не бывает, потому что такие люди понимают, что делают что-то не так, и скрывают это. Я думаю, что заранее понять намерения близких невозможно. Можно, конечно, смотреть, как человек общается с другими детьми, но тут очень легко перейти в ту зону, где любой взрослый, который посадил ребенка на колени, будет казаться опасным. А это не так, конечно. Так что универсального правила нет.
— Если вдруг случай абьюза произошел, получится ли оградить ребенка от всех воспоминаний об этом человеке? А если кто-то случайно упомянет имя злоумышленника, или окажется, что он остался на какой-то фотографии?

— Это очень сложный вопрос. Я бы исходила из того, что физическое присутствие абьюзера в жизни ребенка недопустимо. Даже если злоумышленник не понес наказания по закону, он больше категорически не должен иметь доступа к ребенку, неважно, насколько это близкий родственник. Родитель всегда должен быть на стороне ребенка, а ребенку, скорее всего, будет очень плохо от каждого нового контакта с тем взрослым.

Насчет фотографий и имен – если травматичные события переработаны и прожиты, то мелкие свидетельства того, что этот человек в принципе существует и был в семье, не будут сильно задевать, а будут просто как уколы иглы.
— Ребенка надо учить говорить взрослым «нет» и ребенок имеет право не целовать и не обнимать родственников, если не хочет. Как объяснить это обиженным бабушкам и другим членам семьи?
— Наши мамы и бабушки выросли в СССР в то время, когда все было по-другому, и понятия личных границ просто не существовало. Очень сложно что-то объяснить человеку, когда вся его жизнь прошла по другим законам, поэтому многим родителям приходится защищать свою семью от «вторжений» со стороны старших родственников, которые считают, что знают как лучше. Иногда помогает просто установить запрет: я со своим ребенком делаю так, и это не обсуждается. К сожалению, такая позиция может привести к ссорам, но иногда приходится выбирать, чьи интересы защищать. И я всегда за то, чтобы защищать интересы того, кто сам не может их защитить – то есть интересы детей.
— Часто дети, пережившие насилие, боятся рассказать взрослым о произошедшем. Есть ли какие-то звоночки, какие-то признаки, по которым родители могут догадаться, что с ребенком что-то произошло?
— Да, признаки есть. Правда, они не обязательно будут свидетельствовать о пережитом сексуальном насилии, скорее в целом о пережитом потрясении. Во-первых, это возвращение детских страхов. Когда ребенок вроде уже прошел этот период и вдруг начинает снова бояться ходить один или спать без света, начинает бояться собак, насекомых и бог знает чего еще, и этому нет внятного объяснения. Второй момент – если ребенок начинает повышенно охранять свое личное пространство. Например, раньше маме можно было его мыть, а тут он вдруг запрещает ей это делать, или начинает закрываться на замок в туалете. Если это произошло без каких-то причин, не постепенно, а вдруг все изменилось за один или несколько дней, это тоже звоночек. Если ребенок замкнулся и перестал рассказывать, как у него прошел день, или его мучают кошмары по ночам – это тоже тревожные моменты.
— В будущем стоит проговаривать с ребенком произошедшее или лучше никогда не касаться этой темы?
— Есть такая вещь, как терапевтическая функция семьи. Она состоит в том, что члены семьи могут обсуждать друг с другом вопросы, которые для них важны в психологическом плане, и от этого становится легче. Я бы тут ориентировалась на ребенка – если он дает понять, что хочет обсудить произошедшее, родителям придется выдержать то, чем он хочет поделиться. Если ребенок замыкается, можно просто обозначить ему, что вы всегда открыты для разговора, и не возвращаться к этому, если он сам не хочет. Как в психотерапии – пока клиент сам не заговорит о травме, эта тема не поднимается. Никогда нельзя стимулировать, потому что возможность говорить появляется тогда, когда появляется ресурс на проработку травмы. Для детей это тоже верно.
— Что самое сложное для обычного родителя в восприятии темы возможного насилия в отношении ребенка?
— Самое сложное – это изменить свою картину мира и принять некую общую уязвимость людей. Осознать, что некоторые люди злонамеренны, и что это могут быть даже члены семьи. Вообще, я всегда даю один и тот же совет. Очень важно, чтобы у ребенка был эмоционально доступный взрослый. Если вы не являетесь таким взрослым, убедитесь, что у ребенка есть такой человек- учитель, дядя, тетя, или просто подруга семьи – неважно, кто, но хотя бы один такой человек у ребенка должен быть.